Око Марены - Страница 79

Да, да, именно кошку, которая с самого полудня играется с ним, мудрым Ибн-аль-Рашидом, как с мышью. И то, что она сейчас ласково мурлычет, вовсе ничего не значит. В смысле ничего хорошего. Как только она проголодается, она его все равно съест, и уйти из ее лап не получится – все уловки мыши она знает наперед.

– О чем, коли тебе и так все ведомо, – хмыкнул он обреченно.

– Поговорить всегда есть о чем, – спокойно заметил князь. – Ну, к примеру, о твоем достопочтенном безвременно усопшем младшем брате. Вот, стало быть, почему тебя старшиной выбрали. Еще бы. Когда человеку сам Чингисхан братом доводится, ну как тут его не выбрать. А вот что он усоп десять лет назад, я, признаться, и не слыхал, – заметил Константин, посетовав: – Все оттого, что больно редко ко мне гости торговые из твоих краев приходят. Вот и не знаю ничего. Сижу тут в глуши… А ведомо ли тебе сказанное в Ясе Чингисхана о таких, как ты? – резко сменил он тему и, не дожидаясь ответа от насмерть перепуганного купца, процитировал: – Лазутчики, лжевидоки, все люди, подверженные постыдным порокам, и колдуны приговариваются к смерти, – и тут же сделал вывод: – Стало быть, почтенный Ибн-аль-Рашид, даже по законам твоего же повелителя, которому ты ревностно служишь, тебя надлежит убить.

Ибн-аль-Рашид сидел, тупо уставившись на собеседника и начиная понимать, что с этим князем навряд ли справятся даже сотня иблисов, даже если им на помощь придет столько же джиннов и прочей нечисти. «Своих они вообще трогать не будут, – подумалось ему. – А то, что он для них свой, и глупцу понятно. Иначе откуда бы он все знал, даже законы Ясы». Слова князя доходили до него с превеликим трудом, будто в уши кто-то напихал целый пук хлопковой ваты, но когда все-таки доходили, он сразу же начинал жалеть, что кто-то неведомый пожалел ее количество и не напихал в них по два тюка. Перед глазами по-прежнему все плыло.

– Да тебе, видать, совсем худо, – видно, кошка еще не наигралась и решила продлить агонию мыши, вновь выпуская ее из лап. – Эвон как побледнел. На-ка, испей студеной водицы.

Купец покорно принял кубок, надеясь только на то, что яд окажется быстродействующим и долго мучиться не придется. Вода на вкус была хороша и – странное дело – яда совсем не чувствовалось. Он добросовестно осушил все содержимое до дна и стал ждать смерти, однако та почему-то медлила с визитом. Даже наоборот, вроде бы полегчало малость. Да нет, не малость – и вата из ушей куда-то исчезла, и в глазах прояснилось. Купец растерянно посмотрел на князя. Тот сочувственно улыбался и ждал.

«Стало быть, сразу не убьет. Вначале в пыточную поведет. – понял Ибн-аль-Рашид. – Это худо. Смерть принимать все равно придется, только лишние дни промучаюсь перед кончиной».

– Я могу заслужить твое прощение, добрый княже? – поднял глаза купец, ища хотя бы тень надежды на невозмутимом лице Константина.

– Можешь, – не стал скрывать его собеседник. – Только я к ворогам Руси не добрый княже, а скорее злой. Посему если ты сейчас не обскажешь мне всей правды, то я за твою жизнь и черного дирхема не дам.

– А ежели скажу? – прохрипел Ибн-аль-Рашид.

– Я так мыслю, – вспомнил Константин Кису Воробьянинова, – что торг здесь неуместен.

Кулаком по столу при этом он стучать не стал, решив, что это будет перебор.

– Нет, нет. Я вовсе не торгуюсь, – перепугался купец. – Просто ты обо всем и так знаешь сам. Скажи, о чем я должен тебе поведать, и я не утаю ничего.

– Для начала ответь, кто ж ты на самом деле?

– Гость. Простой мирный гость Ибн-аль-Рашид. И мой дед, и мой отец вели торг, развозя товары бескрайных просторов Поднебесной империи в сумрачный Варягостан, из вашей Гардарики в знойную Иберию. Они были счастливыми людьми. Им никогда не встречался на дороге этот проклятый детоубийца…

Рассказ купца длился долго. Суть его сводилась к тому, что Ибн-аль-Рашиду просто некуда было деваться. У него даже не было выбора, потому что когда на одной чаше весов (в случае отказа) человека ждет не только собственная смерть, но и гибель всей семьи, оставленной заложниками, выбором это уже не назовешь. Скорее ультиматумом.

Его караван держал путь в Поднебесную, но по пути был перехвачен монгольским разъездом. В столицу великих богдыханов он приехал уже лазутчиком. Шпионил на совесть. Даже отличился дважды. Тогда-то ему и дали вначале деревянную пайцзу, потом серебряную, а затем и вовсе заменили на золотую. Узнав, что Ибн-аль-Рашид собрался далеко на Запад, в государство Хорезмшахов, Чингисхан не стал препятствовать и даже дал десять своих верблюдов с награбленным добром, поручив продать все это с выгодой.

– Скоро от цветущих городов Мавераннагра останется лишь пепел и руины, а в реках вместо воды будет течь кровь, – уныло предсказал араб будущее страны, закрыл лицо руками и стал печально раскачиваться на лавке, продолжая выжимать из себя отрывистые слова: – Это кара Всемилостивейшего за то, что мы нарушаем заповеди его пророка. Чингиз называет себя покорителем Вселенной. И это правда. Когда я сказал ему, что еду в Гардарику, то надеялся, что хоть у вас мне не придется все выспрашивать и вынюхивать. Зачем ему земля, которая лежит так далеко от его владений. Но он сказал мне: «Хоп. Приедешь и все расскажешь. Я не знаю, захочу ли пойти туда, но если пойду – я все должен знать задолго до похода». Вам не устоять против него. Никому не устоять, и мне негде будет укрыться от его гнева. Лучше убей меня ты. Это будет не так больно. За то, что у меня отняли пайцзу, он все равно меня убьет.

– А ее никто у тебя не отнимает, – поправил купца Константин. – Ты ее потерял, мои люди нашли и вернули.