– Угощайся, старина, – улыбнулся Константин, глядя на Вячеслава, слегка ошалевшего от услышанного только что и возмущенно засопевшего от негодования:
– Ага, стало быть, думал, а мне, княже ты наш яхонтовый, сказать ничего не удосужился. Не пойму я тебя что-то. Мы разве не в одной команде с тобой? А по сопатке за такое хамское недоверие ты не желаешь, кормилец ты наш?
– Меня нельзя, – нарочито серьезно возразил князь. – Рюриковичи мы. Белая кость, голубая кровь.
– Ну, кость-то у всех белая, – заметил Вячеслав задумчиво, но договорить ему не дал молнией влетевший в светлицу Минька. Не поздоровавшись ни с одним из собеседников, он демонстративно уселся на край лавки и многозначительно забарабанил руками по столу.
Затянувшееся молчание первым надоело Вячеславу.
– Гой, если добрый молодец, – затянул он дурашливо. – А поведай нам, из каких таких краев дальних ты к нам пожаловал? Или тебя вначале надо напоить, накормить и в баньке попарить? Так это мы мигом для дорогого гостя расстараемся.
– Ты мне что обещал, Константин, не помню как там тебя по отчеству? – срывающимся от волнения голосом начал Минька, напрочь игнорируя шутки воеводы.
– Он Владимирович, – мягко подсказал ничуть не смутившийся от такого невнимания Вячеслав и озабоченно осведомился у недоумевающего, а потому молчащего Константина: – Ты, княже, луну с неба ему не обещал, нет? Очень хорошо. А организовать в пригороде Рязани первый пролетарский колхоз под интригующим названием: «Всю жизнь без урожая»? Тоже нет? Тогда я просто ничего не понимаю, – картинно развел он руками.
– Ты сказал, что рабство отменяешь. Было такое?
– Ну, было, – утвердительно кивнул по-прежнему ничего не понимающий Константин.
– Всех ефиопов, коих мы с тобой положили в ужасной стране Конго, надлежит выпустить, княже, – шепотом подсказал продолжающий развлекаться Вячеслав.
– Они не ефиопы! – звонко выкрикнул Минька и чуть тише добавил, зло глядя на князя: – Они такие же русские, как и мы. А ты… А я тебе поверил. Ведь ты же мне слово дал.
– Ах, вон оно в чем дело, – довольно протянул Константин, обрадовавшись, что могущий возникнуть конфликт на самом деле оказался обычным недоразумением. – Так это же пленные из Суздальских земель и взяты на поле боя.
– Ну и что? Ты их всех теперь будешь в рабство обращать? Как Гитлер? Рязань превыше всего, да? На остальных наплевать?
– Да нет, не наплевать, – слегка растерявшись от неистового напора Миньки, начал отвечать Константин. – Ты просто ошибся – они вовсе не рабы. Помнишь, как немцы пленные на наших стройках работали после войны? Вот и у нас примерно то же самое.
– Так то немцы, – уперся Минька. – Они у нас вон сколько всего разорили да поломали. А эти чего?
– А зачем дожидаться? – вступил в разговор Вячеслав. – Мы их, по совету старших товарищей, конечно, – он, церемонно привстав, склонился перед Константином, после чего продолжил, – почти на чужой земле и малой кровью от своих границ отогнали. А тебе пригнали тех гавриков, у которых двойка по бегу.
– Я с ними работать не буду, – заявил Минька. – Я не работорговец и не рабовладелец.
– Нет, о великий мастер. Ты храбрый Спартак… но в детстве, – не удержался от своих трех копеек Вячеслав.
– А с ним я вообще говорить не желаю, – гордо шмыгнул носом Минька. – На пять лет старше, а форсу…
– Стало быть, разговор со мной будет? – понял Константин. – Хорошо. Сейчас я поясню ситуацию. Во-первых, пусть и не по своей воле, а по княжеской, но с мечом они на нашу землю пришли. Заслуживает это наказания? Разумеется. Срок они за это маленький получили.
– Всего-то по три года исправительно-трудовых работ по месту преступления с правом на условно-досрочное освобождение и амнистию, – не удержавшись, вставил свое слово Вячеслав.
– Правильно, – подтвердил Константин. – Амнистию же я планирую провести уже через пару месяцев, после того как война с владимирскими князьями закончится. А сразу отпустить – никакого резону нет. Боевые действия-то в самом разгаре, и у меня нет никакого желания вновь увидеть их в неприятельском войске.
– А почему Гремислав сказал, что ежели они слушать меня не станут, то я могу их хоть через одного шелепугами до смерти забить? – подозрительно уставился на Константина Минька. – И еще сказал, что я…
Но тут его речь прервалась, потому что в светлицу осторожно зашел отец Николай.
– Я постучал, – пояснил он. – Но вы, наверное, были очень заняты. Думал, загляну и, если нет никого, пойду дальше князя искать.
– А скажи мне, отец Николай, – обрадовался потенциальному союзнику Минька, – хорошо ли это – в плену людей держать, домой к семьям не отпускать. Причем своих же русских.
– Ну, сейчас начнется, – пробормотал вполголоса себе под нос Вячеслав и потянулся к стоящему на столе огромному блюду с фруктами. Меланхолично осмотрев облюбованное им самое румяное яблоко, воевода с хрустом надкусил спелый плод и терпеливо изготовился выслушать длиннющий монолог о гуманизме и человеколюбии, но спустя несколько секунд чуть не поперхнулся от удивления.
Тирада отца Николая была и коротка и весьма неожиданна:
– То ты, княже, дело богоугодное совершил. И отроку нашему Михаилу изрядно с людьми подсобил, и их, неразумных да подневольных, от будущего кровопролитья спас, не дав им впасть в грех повторный, и от нарушения пятой заповеди Господа нашего Исуса Христа уберег.
– Ну, батя, ты даешь, – откашлявшись, восхищенно заявил Вячеслав. – Совершенствуешься прямо на глазах. Ты уже годен в полковые капелланы, причем безо всяких натяжек.