Око Марены - Страница 4

Что именно ясно – уточнять не стала. Ни к чему своим срамом лишний раз любоваться. Вместо этого далее свою ниточку потянула:

– Ты за старину вступился, Константина на Владимирский стол усадил, порядок должный, что по обычаям, среди суздальских Мономашичей навел. А вот ныне я в толк не возьму: чай Святославичи грызню устроили. Так почто тебе туда лезть?

– Ежели бы черниговские али с Новгород-Северского княжества – тогда и впрямь чужие, – возразил князь. – А с теми, что на Рязани, я в родстве, потому и болит у меня душа. Никогда еще братоубивец на столе княжьем не сиживал.

– Ан, тут запамятовал ты малость, – деликатно заметила Ростислава отцу.

Ну не говорить же ему: «Батюшка, ты хоть одну харатью за свою жизнь читал ли?» Нет уж, тут тоньше надобно, чтоб не обидеть, упаси бог. Лучше про плохую память сказать. Она – дело житейское. Для воина иное предание из старины далекой подзабыть малость зазорного нет.

– Еще пращур наш общий, Владимир Равноапостольный, повелел своего брата Ярополка на мечи вздеть, – привела она первый пример.

– То сами варяги учинили, – неуверенно возразил Мстислав, сам чувствуя слабость своих слов.

– Без княжьего дозволения на такое ни один варяг бы не решился, – не согласилась она. – К тому ж не в битве и не в сече, а когда тот мириться к Владимиру приехал. Один! Без меча!

– А Святополк Окаянный? – взвился князь. – Пришел Ярослав Мудрый и покарал братоубийцу.

– Это верно, – не стала спорить Ростислава. – Но он поначалу все взвесил и в точности уяснил, что именно Святополк в смерти братьев повинен, а уж тогда пошел на Киев. А ты сам-то, батюшка, до конца ли уверен, что это Константин Рязанский задумал братьев своих изничтожить под корень?

– А кто же еще? – с недоумением посмотрел Мстислав на дочь. – Не сумел – дело иное. Его же люди и потомство ихнее перерезали. Один токмо род Ингваря и остался в живых. Не успел Константин – сам в полон угодил. А после уж исхитрился и Глеба – последнего брата – тоже умертвил. Тут все ясно как божий день.

– Это хорошо, когда все понятно, а я вот ничегошеньки уразуметь не могу, – певуче протянула Ростислава, бросив в сторону отца лукавый взгляд и тут же вновь низко склонив голову над рубахой.

Казалось, девушка полностью отдалась вышивке, но это было обманчивое впечатление. На самом деле она торопилась все продумать. Времени, можно сказать, вовсе не было, а надо успеть выстроить из всевозможных обрывчатых сведений, преимущественно полученных от заезжих купцов на богатом новгородском торгу, единую нить логичных рассуждений и веских доводов. Доводов в защиту того, что она твердо вознамерилась донести до отца. И сделать это было нужно именно сейчас, поскольку даже через день-два все стало бы бесполезным.

– И чего ж тебе не ясно, разумница ты моя? – почти весело осведомился князь. Ему и впрямь радостно стало. Еще бы. В кои веки выпадал случай разъяснить что-то в многомудрых княжьих делах своей дочери, которая порою просто поражала Мстислава своими умными рассуждениями. Выслушав ее, иной раз еще долго расхаживал в раздумьях у себя в пустой гриднице. Случалось, и решения свои менял. Порою сразу, иногда – только к утру, поступая именно так, как подсказывала своими намеками Ростислава. Но теперь-то уж точно она была неправа, и пришел черед отцу утереть ее милый славный носик.

– Да невдомек мне, почто Константин, ежели к убийству страшному еще с зимы изготовился, лучших воев из дружины своей на мордву отправил? Да ищо и Ратьшу с ими вместе.

– Боялся, поди, что не пойдут они на такое, – предположил Удатный. – Хороший вой катом николи не станет.

– Может, и так, – легко согласилась с ним Ростислава. – А те варяги, коих он за пару месяцев до Исад у себя поместил? Они-то людишки подневольные. Нанялся на службу, серебро, гривны получил – служи и делай, что укажут. Одначе он их тоже вместях с Ратьшей отправил. Это как?

– Тоже не согласились, – уже не так уверенно пояснил князь.

– А ежели они все в отказ пошли, тогда неужто среди них людишек не нашлось, дабы о беде страшной прочих князей упредить? Неужто они все молчунами оказались?

– Хороший вой завсегда язык за зубами держать умеет, – наставительно заметил Мстислав.

– А мне ведомо, что иной мужик почище бабы языком чешет. И что было, и чего не было – столь всего наплетет, что и за месяц не распутать, – возразила княжна, предложив: – Да ты, князь-батюшка, свою дружину оком в думах окинь. Она ведь у тебя ладная, один к одному, а такие языкастые все едино сыщутся, да не один-другой, а поболе десятка.

Мстислав послушно окинул, после чего крякнул и возражать дочери не стал, а Ростислава все так же неспешно продолжала плести кружева своих словес:

– И опосля опять же не понять мне, батюшка, Ратьшу и прочих. Вот себя на их место поставь. Ты, к примеру, воевода в дружине Константиновой. Предлагает тебе князь братьев своих умертвить подло. Отказался ты и со всеми прочими уехал мордву бить. А возвернувшись, узнаешь, что побил он их все-таки. Ныне же пояли его люди князя Глеба, и он, в железа закованный, в Рязани стольной у брата в нетях. Ты бы что стал делать – неужто пошел бы с дружиной братоубийцу на волю выпускать?

Князь кашлянул, продолжал все сильнее хмурить брови и морщить лоб. Разумеется, он бы на месте воеводы только радовался такому исходу дела и никогда бы не стал ратовать за освобождение этого мерзавца. А вот Ратьша – муж хоробр, сед, честен – стал. Почему?

– Тут я и сам в толк не возьму, – честно сознался Мстислав.

– Мне гости рязанские да и иные, что в его Ожске побывали этим летом, про суд княжий взахлеб сказывали, – тем временем продолжала Ростислава. – Обо всем я тебе глаголить не стану – больно долго, но в каждом случае Константин строго по правде Русской судил, не глядя, кто там пред ним – боярин али смерд простой. Ну прямо как ты, батюшка.